Мясо на витрине выглядит нейтрально: форма, цвет, вес, цена.
Но когда-то оно было коровой — телом, кожей, дыханием, теплом.
Чтобы стать продуктом, оно прошло процедуру стирания:
животное → туша → кусок → товар.
Вместе с плотью исчезло всё личное: движение, взгляд, жизнь.
Осталась только поверхность, пригодность, стоимость.
Мы реагируем не на смерть — а на текстуру.
Не на историю — а на свежесть.
Не на животное — а на объект.
Этот натюрморт фиксирует момент полного обезличивания:
когда бывшее тело становится вещью,
и продукт вызывает аппетит,
а не сострадание.